Вопрос о правах секс-меньшинств внезапно приобрел невероятную остроту, связанную как с усилением репрессивных тенденций в России, так и противоположных, раскрепощающих, в Европе, США и Латинской Америке, где недавно президент Аргентины утвердила закон о равенстве традиционных и гомосексуальных браков. По ряду причин подобные противоположные тенденции усилиями недобросовестных или просто узко мыслящих людей превратились соответственно в “правые” и “левые”. Подобную точку зрения не раз озвучивали wannabe-правые из Европы, принадлежащие к околофашистским кругам, религиозные фундаменталисты в США и Аргентине и т.д. В действительности, на наш взгляд, разделение этих тенденций на правые и левые неправомочно. Дело в том, что “правизна” и “левизна” сами по себе подразумевают высокий уровень гражданственности, существующий в обществе и предполагающий наличие самостоятельно выработанных свободных этических взглядов у разных членов этого общества.
Гомосексуализм – явление достаточно старое. Казалось бы, времени на выработку самостоятельного отношения к нему и привыкания к тому, что люди с нестандартными сексуальными предпочтениями существуют, было с избытком. Однако многие, мы бы даже сказали – большинство, демонстрируют удивительно мифологическое, даже в некотором роде папуасское, магическое отношение к этому явлению, причем даже не скрывают этого. Например, классическое “к ним противно прикасаться”, “кто пожмет руку – тот петух” и прочие замечательные образчики из жизни диких племен. В действительности, правые, как люди, которые постулируют неприкосновенность частной жизни, к секс-меньшинствам должны относиться равнодушно. С точки зрения классического правого мировоззрения все, что можно им предъявить – это избыточную публичную демонстрацию, которая ведет в конечном итоге к размыванию института privacy. Это необходимо пояснить. Для начала необходимо понять следующую вещь: в современную эпоху – постмодерновую, цифровую, информационную – публичность есть политичность. Любой публичный акт приобретает статус политического акта. Любое общее дело, совершенное в публичном пространстве, рассматривается как имеющее “второй план”, некий скрытый задний фон, который собственно и определил необходимость такого действия. Флэшмобы – классический пример. То, что в доцифровую эпоху – скажем, в США 70х годов или в СССР того же времени, вызвало бы максимум небольшое недоумение или улыбки у прохожих, сегодня рассматривается как политическое дейстие, обычно протестного характера.
Сексуальность, вынесенная в публичную сферу, естественным образом тоже приобретает статус политического акта. Но если флэшмобы и протестные акции направлены на изменение публичной сферы, то сексуальная демонстрация направлена на изменение статуса сферы интимной, которая традиционно была скрыта и считалась одним из столпов приватности. Вынесение ее наружу, в публичное пространство, тем самым снимает с интимной стороны жизни статус приватности, вследствие чего возникает вопрос: “Если это не приватно, то что вообще приватно?”. Т.е. если позволено выносить наружу интимную сторону жизни, то уж требовать принудительной публикации в СМИ личных данных и финансовых отчетов – вообще “нормально”. Если приватность не приватна, то ничто не приватно. Этот момент чрезвычайно важен: здесь происходит та невидимая на первый взгляд смычка сексуальных меньшинств с левыми политическими движениями, требующими десакрализации приватности и своеобразного “экзистенциального обобществления”, с дальнейшим буквальным обобществлением, очевидно. А точнее – не сама смычка, а оседлание левыми стратегами ЛГБТ-проблематики. Вовсе не сам факт гомосексуальности или поддержки прав меньшинств на публичные акции делает человека левым; ведь действительно, если Рейган не любил брокколи, а Пиночет отрицал разводы, то поедание брокколи или приверженность идее легализации разводов никоим образом не могут квалифицировать человека как “левого”. Определять политическую, экономическую и социальную программу через один признак, равно как и подгонять под какой-то признак целый комплекс взглядов – большая глупость и сектантство, к сожалению, часто используемые недобросовестными популистами и грязными политиками. Кроме того, если изучить вопрос, то окажется, что гей-парады проводились на Западе еще в 70е, т.е. во времена вполне консервативные. И после 70х у власти находились тоже консерваторы, и ни одна западная страна пока не вымерла, кажется. Однако же мы ни разу не встречали реально “политических” обвинений в адрес гей-парадов, подобных рассмотренному выше. Все, что мы слышали, заключалось в бессвязных репликах о том, что кто-то насилует и разлагает детей, о пропаганде, которую нельзя допустить, а также о том, что их нужно запретить, потому как они приводят к вымиранию наций. Признаться, мы никогда не слышали о нации, вымершей строго из-за гомосексуализма. Очевидно, что претензии эти находятся на уровне обычного школьника из провинциального городка, который в силу слабого развития и повышенной религиозности запуган крушением цивилизации от рук меньшинств.
В действительности “пропаганда” каких-либо “аморальных” вещей (например, в 90е в России был очень популярный мем о “пропаганде проституции и разврата” – хороший такой, советский, прямиком из узколобых 70х прибывший) возможна только в одном формате – когда вы в прайм-тайм, или же на билборде в центре города, видите конкретную рекламу эскорт-агенства с пометкой “без ограничения по возрасту” или порнофильм с геями. Это в принципе можно квалифицировать как превышающую допустимые рамки рекламы акцию. Все остальное – порножурналы, палп фикшн про секс и насилие, фильмы – под такую квалификацию попасть не могут, поскольку они снимаются и пишутся для определенной аудитории, продаются с определенного возраста, и любой запрет на их производство называется цензурой, которая запрещена во всех приличных странах. Запретительное вмешательство государства в область культуры абсолютно недопустимо. Говоря проще, пусть лучше билборды с порнухой висят, чем будет цензура – билборды снимут вскоре после большого количества жалоб и аварий, а цензура обычно устраняется только вместе с государством. Гей-парад не есть пропаганда сексменьшинств; те, кто квалифицируют не-гетеросексуальную ориентацию как “болезнь” уж всяко должны это понимать – нет никакого смысла в пропаганде болезни, главным образом потому, что на нее никто не купится. Прежде всего парад есть реализация группой граждан права на свободу собраний. И вот здесь происходит основной конфликт, который многими квалифицируется как конфликт между “правыми” и “левыми”. Одни говорят, что подавление свободы собраний по признаку ориентации допустимо, другие – что нет. Если мы рассмотрим беспристрастно десять, двадцать, сто геев, то увидим, что никакой реальной угрозы, подобной угрозе от исламистов, от них не исходит. Нет никаких данных о геях-террористах или лесбиянках, убивающих мужчин, или транссексуалах, захватывающих заложников. Единственное известное нам гей-движение, которое себя определяло как условно-террористическое – это португальские MAHR (Movimento de Acção Homossexual Revolucionária), давшие о себе знать после ухода со сцены Салазара, при котором гомосексуализм во всех видах был уголовно наказуемым преступлением. Впрочем, в первую очередь они себя видели революционными неомарксистами, а гомосексуализм был скорее формой революционной стратегии.
И здесь необходимо понять весьма любопытную вещь. Требования ограничить права части граждан, не представляющих собой явной угрозы и не совершающих противоправных действий, на основании настроений государственного аппарата, якобы выражающего “традиционные моральные взгляды народа” – это не признак левого или правого мышления. Это признак мышления феодального. С отмиранием феодального строя стало формироваться понятие гражданственности, которое получило развитие в виде теории правового государства, концепции прав человека и т.д. Общая концепция гражданственности сводится к тому, что перед законом все граждане государства равны, и ограничение прав может иметь место только в том случае, если конкретный гражданин нарушил закон. Законы при этом не могут противоречить базовым правам человека, т.е. у государства не должно быть отмазки вида “а у нас такой закон, что нельзя носить очки, вот мы и расстреливаем всех в очках, а так-то права соблюдаем”. Право на свободу собраний – базовое, потому запрещено быть не может. Таков гражданский подход, в рамках которого уже действуют правый и левый дискурсы. Требование же запрета на основании смутных и невнятных формулировок вроде “вымирания нации” или “противоречия духовным скрепам” – чистейший магический постфеодализм. Уже не отдельный “хозяин”, а государство – “абсолютный суверен” – сказало, что некое явление есть зло, потому что от него страдает “тело народа”, это очень важно – магическое наделение населения некой “коллективной душой”. Затем суверен, используя самые широкие средства, концентрирует недовольство граждан собой на группе населения, предназначенной для забоя – ей придается статус “болезни”, которую нужно “излечить” и “вырезать”. Всплеск подобного архаического мышления с лишением прав целых групп граждан и камланием на вездесущих “врагов” переживала Европа в первой половине прошлого века; закончилось это все весьма печально. Россия решила зачем-то пережить подобное в начале века нынешнего. Нетрудно предсказать, что это тоже закончится печально, поскольку феодальные режимы нежизнеспособны, отсталы, а в случае России еще и управляются людьми, прошедшими жесткий отрицательный отбор в рамках советской системы, т.е. в буквальном смысле теми, кто прямо противоположен понятию “элита” и “национальный стратег”.
Даже если предположить, что меньшинства реально представляют собой угрозу “традиционной морали”, то, даже оставляя за скобками вопрос, что такого хорошего в этой самой традиционной морали, можно подвергнуть критике подобную формулировку с т.з. гражданственности. В понятие “традиционная мораль” входит довольно расплывчатый и популистский термин “традиционные для народа религии”. Все религии с классической правой т.з. перед законом одинаковы – будь то иудеи, протестанты, православные, буддисты, приверженцы шаманских культов или сторонники ЛаВея и Church of Satan. Разумеется, граждане могут и будут отдавать приоритет каким-то из них, и это зачастую весьма похвально, но это не может быть основанием для дискриминации остальных. Проблема в том, что существуют религиозные движения, в которых секс с партнерами обоих полов чрезвычайно важен. Некоторые тантрические школы, а также оккультно-христианские организации практикуют подобное – кажется, в OTO Алистер Кроули проходил через такую инициацию, об этом, если мы правильно помним, писал Мартин Бут в его биографии. С точки зрения правового государства разницы между ведущими церквями и другими религиозными структурами не существует, поэтому дискриминация в сфере сексуальных практик недопустима.
Существует и более понятная большинству причина. Под понятие “пропаганда” можно подвести при желании что угодно,например обычные объятия. Принятия подобных дискриминационных законов ударит по целому ряду заведений, относящихся к разряду индустрии развлечений. Показ любого фильма может быть запрещен. Издание любой книги – тоже. Стриптиз-клубы можно закрывать массово – взаимные ласки девушек там являются нормой, не говоря уже о том, что многие танцовщицы являются сексуальными партнершами. Обложка диска может быть основанием для запрета. Да чего уж – можно и в “Томе и Джерри” найти гомосексуальный зоо-BDSM, для этого достаточно быть Мизулиной или Милоновым или любым упертым фундаменталистом, уверенным в скором крахе грешного мира.
Правый экономический подход говорит нам, что разрешено и почетно заниматься любой коммерческой деятельностью, которая не подвергает опасности жизнь и здоровье людей, а также их имущество, и не является криминальной (сотрудничество с террористами, продажа гостайн и т.д.). Любой дискриминационный закон лишает прав огромные сегменты рынка, плодит коррупцию и накачивает “теневую экономику”.
Что же делать в таком случае с гей-парадами? Ведь критика справа более чем уместна – институт прайваси они подрывают, а значит, правым нужно что-то делать. Мы полагаем, что если у вас, как говорится, есть проблемы с ЛГБТ, то именно на этой болевой точке – проблеме приватности – и нужно сосредотачивать критику, давать юридические оценки и, видимо, обращаться в суды. Ведь меньшинства именно подачей в суды добились соблюдения своих прав – было бы глупо требовать от них уважения к нашим проблемам, поскольку условные “мы”, с их точки зрения, много лет их притесняли. Это ни в коем случае не требование “покаяться” – просто констатация факта. Общество это не единый организм, в восторге и едином порыве взирающий на солнцеподобных вождей. Этот бред нужно оставить в XIX веке, где ему самое место. Нет, можно, конечно, пойти этим путем и присоединиться к славному клубу стран-клоунов и террористов: КНДР, Камеруну, Уганде, Саудовской Аравии, Боливии и прочим подобным. В нормальном же обществе есть противоречия между разными группами граждан, и есть Конституции, в которых чаще всего предусмотрены и права меньшинства, и права большинства. Гораздо эффективней будет вступить в диалог и дать юристам делать свое дело, чем требовать ввести цензуру, расстрелять, покарать, посадить и побольше Сталина и “попробовали бы в мечети”.
Напоследок считаем нужным повторить – данная статья не является призывом к покаянию или безоговорочному принятию любых нововведений. Мы лишь хотим подчеркнуть, что прямым насилием, цензурой и противоправными действиями ничего, кроме сильного ущерба собственной репутации, добиться нельзя. Концепция гражданственности подразумевает свободу; реальные правые тоже всегда выступали за нее. И возврат в феодализм и постфеодальное болото никак не может разрешить вопросы гражданского общества – они банально слишком сложны для таких примитивных, хотя и хардкорных инструментов.
Blog Kitty Sanders 